— Так.
— Зачем же тогда спешить?
— Мы просто подумали о тех, кого можно спасти, — возразил Ширази.
— Не говоря уже о продлении жизни, — добавил Орм. — Чем дольше будет оно добираться до Земли, тем больше людей умрет от старости и болезней.
— Верно, но тут ничего нельзя сделать. И если мы дадим вам формулу лекарства от старения, это будет сделано на очень жестких условиях. Социалистические страны будут лечить всех на казенный счет. Таких вещей, как продажа лекарств ради прибыли и доступность их лишь для тех, кто имеет деньги, не будет. То же самое будут делать коммунистические страны. Им будет запрещено отказывать в лечении политическим заключенным.
Более того, для гарантии того, что так и будет, мы создадим административные единицы в каждой стране. Они будут организованы таким образом, что правительства этих стран никоим образом не смогут вмешиваться в их работу.
Орм переглянулся с Бронски и Ширази. Каждый знал, что подумали остальные. Возможно, хотя и не очень вероятно, что в их странах такое будет разрешено. Правительства будут упираться, но, когда люди узнают, что такое лечение есть, давление народных масс станет непреодолимым. И даже при этом правительства попытаются как-то взять все под свой контроль.
Что до коммунистических стран, тамошние правительства ни за что не позволят въехать такому количеству чужих, которое понадобится для контроля над распространением лечения. Они все будут подозреваться в шпионаже и в распространении вместе с лечением враждебных идей.
Но выстоят ли они против требований своих граждан, когда те узнают, что им отказано в лечении и продлении жизни? Не вспыхнут ли бунты или даже революции?
Как бы там ни было, а возникнут страшные волнения. Никакая страна, вне зависимости от идеологии, не сможет остаться прежней.
Да, у марсиан в руках страшное оружие. В некотором смысле они могут разнести Землю на клочки без единого выстрела. Фактически они под видом великого блага принесут на Землю войну. Продление жизни — это одно оружие, лечение всех болезней — другое. И при этом Орм чувствовал, что это еще игрушки по сравнению с чем-то другим, чего марсиане еще не показали. Однако он подозревал, что вскоре все откроется.
Будучи христианином, он ожидал наступления обещанного дня с чем-то похожим на экстаз. Но при этом трясся от страха — страха, который был предвестием ужаса.
Хфатон сказал им, что они могут составить «программу» примерно на четыре часа. Им будет предоставлено право показывать и говорить все, что они хотят. Цензуры не будет, если не будет неправильного освещения фактов или прямой лжи. В этих случаях «хозяева», как называл Хфатон марсиан, проинформируют их, чтобы они могли сказать правду. Но вырезаться ничего не будет.
Дело оказалось не столь простым, как сперва казалось четверке землян. Сбалансировать передачу оказалось трудно, поскольку каждый хотел включить как можно больше сведений, близких к его специальности. Проспорив целый день, они неохотно согласились, что каждый укоротит свою часть программы.
— Самое важное сейчас — это сами марсиане, — сказал Орм. — Их история, включая историю крешийцев. Как им удалось выжить и каково современное состояние их общества — именно это будет интересно нашим народам. Подробности об их успехах в науке можно дать позже — потому что сейчас у нас все равно мало информации по основным научным и техническим вопросам. И еще должно быть предисловие — краткий рассказ о том, что с нами случилось. Так сколько мы из всего этого сможем уложить в четыре часа? Придется все давать сжато и поверхностно, пусть даже там, дома, народ и будет слегка сбит с толку. Их так ошеломят первые десять минут, что следующие двести тридцать они вообще ничего соображать не будут.
— И еще, — включилась Мадлен Дантон, — мы пока не знаем, что из обсуждаемого нами сейчас останется в передаче. Мы ведь должны оставить время для того, что случится через шесть дней — что бы оно ни было.
Она выглядела поздоровевшей, хотя и не выспавшейся. Ее потрясло внезапное открытие у нее рака и столь же неожиданное и быстрое его излечение. Орм, правда, подозревал, что это не главная причина бессонницы. Ее глубоко взволновало предстоящее событие — пришествие Мессии. В то, что говорили о нем марсиане, поверить она не могла. Но по своему опыту жизни на Марсе она не могла поверить и в то, что марсиане лгут.
Странно, подумал Орм, что у него то же чувство тревоги. Атеистка Мадлен могла испытывать неразбериху чувств, особенно учитывая ее набожное воспитание. Из темноты подсознания прорезались вбитые в детстве условные рефлексы. От религиозного воспитания никогда невозможно отделаться окончательно.
Но он — он был рожден и воспитан в семье фундаменталистов-баптистов. Для них каждое слово Библии было верно в буквальном смысле.
Орм попытался вспомнить, что же он знает из Библии об Иисусе. Иисус Христос рожден от непорочной девы и умер на кресте, взяв на себя грехи людей и дав им спасение, воскресение и бессмертие на небесах, если они поверят, что он — Сын Божий и сам Бог, и если они последуют золотому правилу, уверуют в определенные догмы и духовно «родятся вновь».
Во все это Орм верил, несмотря на рано возникшие сомнения, пока не кончил начальную школу. В старших классах он узнал об ошеломляющих свидетельствах в пользу эволюции, о миллиардах лет возраста Земли и еще о многом другом, что заставило его перестать быть фундаменталистом, но не отвратило от веры.
Он теперь не думал, что Ветхий Завет следует воспринимать буквально, но считал, что события Нового Завета происходили приблизительно так, как описаны. Родителей его новая позиция ужасала, и они страшились, что ему уготован ад, если не вернется он на праведный путь. Он им сочувствовал, но продолжал держаться своего несколько более либерального христианства. Он больше не верил в ад огня, кипящей смолы и вечных мук, как не верил в буквальность Ветхого Завета. Да, он может попасть в ад, но ад духовный — это было бы страшное сознание, что он навеки отсечен от Бога.